— Как думаешь, что ты сделала неправильно? — спросил Конрад Стерк, глядя, как я наблюдаю за изрыгаемой приборной панелью бумажной лентой. На ней, длинной, чуть дрожащей полосой, изображался магический фон внутри куба, замеряемый четыреста раз в секунду. 

Я обернулась на него, размышляя над вопросом. 

Что вообще я не могла сделать неправильно уже сейчас? Я ещё даже не успела подать Тамаре и Кунею, которые сейчас сидели в кубе, сигнал действовать. Может быть, проблема именно в этом? Возможно, если бы я подала Тамаре какой нибудь инструктаж с самого начала?

Конрад Стерк положил руку на руну, отключая куб и пристально посмотрел на меня. В воздухе возникли сотканные из чистого света часы. Профессор отсчитывал секунды, ожидая от меня ответа.

— Плохо, Таника. — заключил он, когда секундная стрелка сделала полный круг. — Вы не сделали первый замер групп. Что вообще сейчас у вас задокументировано о Кунее?

— Что он не-маг. 

— Может ли у не-магов возникать спонтанный магический фон?

— Нет. Они не-маги. У них нет магии, даже спонтанной.

— Может ли магический дар быть латентным?

— Да. 

— Вы это проверили?

Мне захотелось ударить себя чем нибудь тяжёлым. Чёрт, действительно, о том, что Куней не-маг, фактически, я знала только с его рассказов. Да, руны, которые он рисовал, не работали — но руны, которые рисовала Тамара тоже не работали, хоть Тамара и была магичкой. Фактически, всё моё исследование строилось на том, что между Тамарой и Кунеем есть фундаментальное различие в магии, но при этом я никак не зафиксировала эти различия. 

— Нет, профессор Стерк. Не проверила. Я даже не знаю, как это сделать.

— Тогда вытащите этих любовничков из сканера и отправляйтесь тщательнее готовить ваш эксперимент. Тот, что предлагаете вы, настолько сырой и непроработанный, что методологически разнести его сможет и первокурсник.

— А почему вы вообще позволили мне начать?

— Я предположил, что вы можете быть гением. Это предположение не оправдалось.

Жестоко.

— А как бы повёл себя гений? 

Конрад Стерк окинул меня долгим и хмурым взглядом.

— Гений — это человек, который интуитивно чувствует, сколько информации он получает из различных действий. — наконец ответил он, снова повернувшись к обзорному стеклу. Там, с помощью Мирики, из куба выбирались Тамара и Куней. — Если бы ты была гением, ты бы почувствовала, что твоя деятельность бесполезна. 

— А того, что я буду вести исследование в этом институте в своём возрасте — не признак гения?

— Нет. Тебе просто повезло быть уникальной магически. Не умственно. — покачал головой Конрад. — Потому тебе надо больше и усерднее работать. Свободна.

Я послушно кивнула и покинула кабинет. Навстречу, из соседней двери, вышли Мирика, Тамара и Куней. И если Тамара с Кунеем выглядели скорее растерянно, то Мирика смотрела на меня так насмешливо, словно слышала каждое слово.

Я невольно попробовала коснуться её мыслей, чтобы узнать, не так ли это на самом деле.

И в следующую секунду с визгом отпрыгнула назад, выставляя вокруг себя щиты. 

— Что ты такое!? — крикнула я Мирике, пытаясь унять дрожь в теле. Горничная лишь загадочно улыбнулась и покачала головой. Тамара и Куней смотрели на меня так, будто я сошла с ума.

И тогда я атаковала. Я обрушила на Мирику всю доступную мне магию, сфокусировав её в одном плотном луче, который должен был развоплотить её на месте. 

Луч стих, разбившись о щиты моей противницы. Я поняла, что переборщила. 

Запретное чувство прорвалось сквозь барьер, который никогда не должен был открываться. У меня было меньше мгновения прежде чем я сорвусь. Мне оставалось только…

Я отключила своё сознание. И была тьма. И был свет.

И когда я очнулась в лазарете, Конрад Стерк, мой научный руководитель и учёный, чьё время бесценно, сидел возле моей койки.

— И что произошло? — спросил он саркастично, заметив, что я проснулась. — Мне сказали, что ты вдруг начала вопить и набросилась на Мирику. Более того, что ты пыталась её убить. 

Мысли путались в голове. Я набросилась на Мирику? 

Ах, да.

Последние секунды перед моим срывом вспыхнули в сознании, и мне снова захотелось кричать.

— Что Мирика такое? — уточнила я. В конце концов, наверняка, принимая кого-то на работу, Институт проверяет личности сотрудников? Вряд-ли подобное они могли пропустить. 

С другой стороны — у них ведь не было Мнимой Модели для проверки.

— Горничная. — чуть удивлённо ответил Конрад Стерк. — А есть какие-то другие варианты?

— Нет, я не об этом. Она… Я попробовала прочесть её мысли.

— И?

— И она словно пустая. 

Конрад прищурился и посмотрел на меня внимательнее, чем прежде.

— Что значит пустая? Бесчувственная? Ни о чём не думает?

— Нет… — медленно ответила я, пытаясь подобрать слово для этого ощущения. — Она не бесчувственна. Её скорее… просто нет. Там нет ничего, чего я могла бы коснуться. Вернее, я могу коснуться, но это как сунуть руку в ничто!

Конрад несколько секунд помолчал. Потом его губы тронула лёгкая улыбка, а ещё через несколько секунд он хохотал в голос.

— Просто нет, говоришь? А мы думали, что у нас получилось совершенно неотличимо! — воскликнул он, с силой хлопнув по коленкам. Браво, Таника! Я надеюсь, ты перескажешь всё то же самое нашей исследовательской группе!

Я перестала что либо понимать. Совершенно. Видимо, недоумение читалось в моём взгляде настолько отчётливо, что Конраду не понадобилось даже вопросов: он принялся объяснять всё сам.

— Мирика — голем. — гордо заявил он. — Плод работы лично моей исследовательской группы в течение последних двух с половиной лет. 

— Голем… что? — ошарашено спросила я, пытаясь вспомнить всё, что я знала о големах. 

Големы существовали. Это была разновидность устойчивых магических систем, которые могли двигаться. Иными словами, самодвижущиеся артефакты. Но далеко не все. Машины на маховых двигателях, например — нет. 

Как правило големы были хотя бы отдалённо похожи на людей, в том смысле, что им делали ноги, голову, руки. Големы были одной из самых древних традций в устойчивых магсистемах и, фактически, появились куда раньше чем Стандартная Модель и общая теория магических систем, исходя из которой делались все артефакты.

Однако големы обычно были огромными, выполненными из глины или металла, и, ну… весьма однозначно нечеловеческими.

Они умели разговаривать — но обычно несколькими десятками заготовленных фраз. Они умели двигаться — довольно уверенно, но очень дубово, без грациозной пластики, которую наша горничная исполняла на роликах.

Иными словами, Мирика была совершенно непохожа на голема. Она, фактически, противоречила всему, что я знала о големах.

Зная всё это, я могла задать только один вопрос.

— Как? 

— Годы тщательной работы. — заявил Конрад, подходя к двери. Громко постучав в неё несколько раз, он сделал шаг в сторону и в комнату вошла Мирика. Горничная сходу шагнула в глубокий реверанс и посмотрела на меня.

— Мне жаль, что я напугала вас, Таника. — извиняющимся тоном произнесла она. — Я действительно голем. Фактически, под покровом из кожи и мягких тканей, у меня массивы рун и артефактов.

— И каково это? — тупо спросила я, глядя на Мирику и всё ещё не веря собственным глазам. — Как ты чувствуешь себя?

—  Я ничего не ощущаю. — ответила Мирика, улыбнувшись. — Ты правильно сказала: меня просто нет. Того, что вы называете “Субъективным опытом”, я лишена. 

Я медленно кивнула, стараясь уложить это у себя в голове. Сами собой начинали возникать новые вопросы. Если Мирика не существует, то как следует относиться к ней этически? Если я убью её… Ох, как сложно не думать о ней как о субъекте… Если я прекращу ее функционирование, я сделаю что-то плохое? Кому? Мирике? Конраду? Достаточно ли внешних проявлений человека для того, чтобы признать живое существо человеком? Перестает ли живое существо считаться субъектом, когда спит? Ведь у него в этот момент тоже нет субъективного опыта. Должна ли я относиться к Мирике как к механизму, вроде наручных часов, или как к спящему человеку? В чем разница?

Я стиснула виски, стараясь остановить лавину вопросов, летевшую на меня. 

— О чём ты думаешь? — с искренним интересом в голосе спросил Конрад Стерк.

И как мне отвечать на этот вопрос? А, есть идея.

— О философских последствиях её существования. — я кивнула в сторону Мирики. — Вы же знаете о трудной проблеме сознания? Существование голема, неотличимого от человека, делает эту проблему ещё труднее.

Конрад покачал головой.

— Не раздувай своё исследование, Таника. Чем больше ты попытаешься охватить за раз, тем сильнее твоя неквалифицированность будет сказываться. Ты можешь попробовать быстро догнать экспертный уровень в чём-то одном. Но не во всём сразу.

Я послушно кивнула.

Из лазарета меня выпустили через несколько часов. Магические срывы не были чем-то из ряда вон выходящим, и, по сути, медицинская помощь мне не требовалась вовсе. Я почти бегом добралась до своей комнаты, стремясь записать всё, что бурлило у меня в голове. Мне следовало наконец выписать все вопросы, которые я поставила перед собой, в одном месте. 

Я взяла большой чистый лист бумаги и начала писать сверкающими буквами. Эту технику я придумала ещё несколько лет назад: если взять лист бумаги и фрагментарно полировать его до зеркального блеска, то можно создавать блестящие буквы, сверкающие и переливающиеся. Читать такой текст было не очень удобно, но сейчас это было не так важно: я фиксировала все вопросы скорее как торжественное напоминание о том, чем я занимаюсь. Я хотела сформировать манифест.