Я сидела на трибуне, а Тамара испуганно смотрела на меня. Милль сидела с другой стороны и гладила меня по руке. Быстрый взгляд на турнирную таблицу — да, я проиграла Лизхен. И совершенно не помнила, как я это сделала.

— Она сожгла тебя дотла. — тихо сказала Милль и улыбнулась мне. — Не сразу. Вы сражались минут двадцать, и под конец скорее ждали, кто первый упадет от истощения, чем пытались атаковать всерьёз. 

Значит…

Я резко посмотрела вниз. Нет, моё тело было все тем же. Длинные ноги в школьных брюках из тёмно-синего вельвета, жилетка, рубашка поверх белой майки… Я оттянула воротник, рассматривая кожу и белый бюстгальтер с кружевом. 

Милль, заметив мою возню, протянула зеркальце. Черные волосы, уходящие в серебристый к кончикам, острый подбородок, длинные ресницы и темно-фиолетовые глаза. 

Это была я. Без единого отклонения.

— Говоришь, сожгли дотла? — уточнила я у Милль. — Кто-то помнил меня настолько хорошо, что воссоздал так, что я не вижу разницы? И почему я не помню, как сражалась?

— Подожди… 

Милль уставилась на меня так, словно я сказала большую глупость.

— Тебе не объяснили, как именно работают чары безопасности?

Я бросила многозначительный взгляд на Тамару. Глупый вопрос, Милль. Я бы даже сказала, “дурацкий”.

— Ох…

Милль стиснула мою руку и на мгновение задумалась. — А нам Хэмдж все уши этим прожужжал. Наверное, потому что именно он ставил эти чары… рассказать?

— Да. — вдруг услышала я Тамару, которая прежде лишь молча наблюдала за нами. — Думаю, Таника не в последний раз сталкивается с их действием. Ей полезно будет знать, чего ждать.

Спасибо, что верите в меня, учитель! Впрочем, мне действительно было интересно, что помогло мне после сожжения дотла. 

— Защитные чары состоят из множества слоёв — начала Милль. — Во-первых, та красная вспышка, как на Бойне, что загорается, если ты иссякла, или сорвалась. Если она сработала, бой должен быть немедленно прекращен. Однако…

— Однако она не помогает от мгновенного испепеления. Именно поэтому на Бойне было строго регламентированное оружие. — кивнула я. 

— Верно. Для таких случаев, вокруг арены возведен замораживающий время контур. Он делает слепок времени и в случае невозвратного уничтожения сознания, время воссоздаётся из слепка.

Я опешила. Магсистемы могли даже такое? Сама идея того, что можно где-то сохранить про запас копию времени, наталкивала меня на очевидный вопрос.

— А почему так не делают все и со всем?

— Дорого. Профессор Хэмдж говорит, что воссоздание реальности из слепка времени настолько сложный и трудозатратный процесс, что имеет смысл делать это только в случае спасения жизни при полном уничтожении. Во всех других случаях существуют способы сделать то же самое менее трудозатратными путями.

— Иными словами, мне крайне повезло, что наша школа настолько богата?

— Скорее, тебе крайне повезло что зал с рунами, делающими копию времени, уже есть в школе. — рассмеялась Милль. — Он тут есть чуть ли не со дня постройки Академии, ещё с тех времён, когда ученикам разрешали дуэли насмерть в рамках обычных школьных занятий.

Меня передёрнуло.

— Были времена, когда ученикам разрешали дуэли насмерть в рамках обычных школьных занятий?

— Ну, магическое образование в первые годы формирования Стандартной Модели было очень странным явлением… — протянула Милль, скрыв всю странность этого явления за завесой тайны.

Итак, я могла не беспокоиться. Существует предохранитель даже от полного развоплощения. Директор явно позаботился о том, чтобы на этих занятиях никто не умер окончательно. 

— Помимо того — вдруг продолжила Милль, как казалось, завершённый разговор. — Нам всем установят в голову защитный амулет. В случае несчастного случая, или сознательного нападения, или поражения в битве вне арены, он заблокирует любое вмешательство и сохранит мозг и душу невредимыми, для последующей реконструкции тела. Работа этих амулетов будет постоянно обеспечиваться скоординированными усилиями ритуального зала на тридцать магов, так что ни у одной из учениц не хватит запаса преодолеть эту защиту. Даже если она приложит все свои силы и выдумку.

— Милль… — уточнила я, укладывая в голове мрачные перспективы. — Хочешь сказать, нам будут вскрывать голову и класть что-то внутрь?

 

***

 

У магии очень мало запретов и практически нет вещей, которые невозможны принципиально, а не потому что ни у кого не хватает сил их создать. Большинство магических изобретений совершаются за несколько поколений до появления мага, способного воплотить их в жизнь: именно поэтому Митрани уже поджидал целый список вещей, которые необходимо будет попробовать сделать, когда она наконец полностью раскроет свой потенциал.

Однако, одним из запретов был тот факт, что магические системы не работали, если их рисовать на теле. Абсолютно любой другой материал — будь то карандаш и лист бумаги, или литьё жидким золотом в каменные пазы — давал результаты. Но если попробовать нарисовать те же руны, тем же карандашом — на коже, то эффект пропадал. Это даже не было опасно, магия не вела себя непредсказуемо — она просто не появлялась.

Именно поэтому маги пользовались артефактами и магической одеждой. И именно поэтому существовали… импланты.

Когда магическая наука всерьёз взялась за проблему ограниченности артефактной магии, довольно быстро было установлено несколько фактов.

Первый: вообще никакие из известных рун не работают, если нанести их на любую часть тела: кожа, кости, выжигание на сетчатке глаза или по поверхности мозга — всё это одинаково не приносило результата.

Второй: магия перестаёт работать, если нарисовать руны на носителе и поместить этот носитель в тело человека.

Третий: в случае, если часть погружённого в тело носителя выступает хотя бы на 1.43 см от поверхности кожи, магия работает.

Иными словами, принципиальная возможность вставить артефакт в своё тело была обнаружена, и начался кратковременный период повальной увлечённости имплантами. Я видела магические снимки людей тех времен — иногда на них места живого нельзя было найти от торчащих игл, служивших “антеннами” для находящихся в теле артефактов. А потом был установлен четвёртый, самый печальный закон.

“Имплантированный артефакт не дает выигрыша в сравнении с аналогичным неимплантированным.”

Мода на импланты сошла на нет так же быстро, как и возникла, и бытовые артефакты, наконец, приобрели современный облик — небольших и трудноснимаемых украшений, или, если магия попроще, то иногда пластырей. Имплантацию же проводили в особых случаях. Например, если отрубить ногу с артефактом внутри, то тот начинал работать — ведь, по одной вселенной ведомым законам, внутри отрубленных частей тела артефакты работали.

И один из таких имплантов сейчас находился у меня в голове. Его вставили два часа назад, и я до сих пор была уверена, что чувствую его — хотя это было невозможно. Даже сейчас, стоя перед зеркалом и расчёсывая волосы, я думала о нём. Всякий раз, как мягкий телекинетический гребень проходился по моим волосам, скорее для удовольствия, чем чтобы их распутать — я задумывалась о том, что прямо сейчас, под кожей и костями черепа, у меня в голове пластинка, на которой начертаны руны.

Почему-то это никак не шло у меня из головы.

Я упала на кровать, закрыла глаза и позволила мыслям скользнуть по сегодняшнему дню. Сегодня меня сожгли — к счастью, я не помню, как именно. Сегодня я проиграла в первом же сражении — правда, судя по рассказу Милль, не позорно. 

Но все эти факты я отметила скорее постольку-поскольку. Это не было мне интересно. Не выиграла сейчас — выиграю потом, когда стану сильнее. Когда Тамара, наконец, научит меня своей магии…

Возможно, именно поэтому именно Тамара не выходила у меня из головы. Я раз за разом прокручивала в голове её замечания по бою Митрани и Катании.

Тамара была… чуткой? Она отметила не те вещи, которых я ожидала. Фактически, всё, что она говорила мне, касалось того, что, по её мнению, чувствовала Катания во время боя. 

Прямо сейчас передо мной встала острая необходимость перестроить в голове свой образ Тамары. Ведь реальность опровергла самую главную доминанту моего восприятия этой девочки-профессора.

Тамара, оказывается, умела думать о том, что чувствуют другие! Причем, судя по тому, как много она подметила — она думает очень умело!

 

Но если так…

Я перевернулась на живот, уткнувшись лицом в подушку. Маховик рассуждений продолжал раскручиваться, и я решила дать ему волю — пусть даже это и лишит меня нескольких минут сна.

Почему же тогда Тамара так вела себя на уроках? То, что она просто не понимала, что страдать может не только она — это был консенсус, которого придерживались почти все девочки, с кем мне довелось общаться. Однако сегодня Тамара показала, что этот консенсус неверен. Тогда… почему?

Возможно, она считала, что только так она сможет сохранить позицию в иерархии? Была ли Тамара настолько глупой, чтобы не понимать, что в перспективе эта стратегия неминуемо приведет к краху?

Или может, все дело было в желании упражнять боевую часть своей магии? Но это ведь бесполезно, раз мы не умеем сопротивляться. 

Бесполезно, раз мы не успеем сопротивляться…

Осознание пробило меня, словно разряд молнии. Мысли, запущенные в свободный поток, пришли к ответу, который усилием воли я не придумала бы и за несколько часов.

Я вспомнила Тамару, которая раз за разом не занималась ничем, кроме рассуждений о душах и чувствах, которые она иногда разбавляла внезапными атаками учениц. Всё это, каждый из поступков Тамары, обрел смысл, если гипотеза, которая сейчас пришла мне на ум, верна. 

Я проверю ее завтра. Это может подождать до завтра. А пока — можно попробовать придумать еще парочку. 

Я пролежала еще час. Целый час я уделила Тамаре, раздумывая о ней со всех точек зрения, на которые только была способна. Я постаралась вспомнить всё, что знала о ней. Я постаралась отбросить злость, которая просыпалась всякий раз, когда я вспоминала корчащуюся от наведенной вины Милль.

Я конструировала образ Тамары усерднее, чем любой другой. Я знала Милль гораздо лучше Тамары. Я знала еще нескольких девочек лучше, чем Тамару. И всё-таки, ни одну из них я не моделировала столь тщательно, ни в одну не пыталась осознанно вникнуть со всем старанием.

Дверь резко распахнулась. Это была Милль. Она улыбалась — и это ужаснуло меня. Ужаснуло неестественным, чужеродным страхом, которого я не испытывала никогда. Мой разум, работавший на полных оборотах, стараясь удержать две личности одновременно, налетел на неразрешимое противоречие между ними и отказался продолжать подчиняться моим приказам, и модель Тамары рассыпалась, разлетевшись отдельными осколками.

Милль вздрогнула и схватилась за косяк двери. 

— Т-таника…? — дрожащим голосом спросила она.

Я поняла, что мое лицо заливает пот. Что я сижу на кровати. Что мои кулаки сжаты. Что зубы плотно стиснуты.

Что Милль только что испугалась чего-то, и это “Что-то” — не я.

И если за мной в окне нет ничего, что могло бы ужаснуть мою подругу…

…то я только что применила Мнимую Модель.

— Всё хорошо, Милль. Это… элемент моей тренировки. Считай это секретами, которые мне рассказала профессор Тамара!

Я постаралась улыбнуться и отправила к Милль одеяло, закутывая её. И только теперь, я поняла, что та была в пижаме. Она прошла пол-Академии только чтобы…

— Я хотела сказать… — голос Милль был уже гораздо спокойнее. Она села на край кровати. — Наши комнаты сдвинули. Помнишь, они говорили, что тройки, участвующие в военном курсе будут жить вместе? Так вот, теперь мы — соседки!

— Сдвинули комнаты? — уточнила я. — В смысле, они взяли кусок замка и протащили его сквозь толщу камня, изменили структуру охранных чар и перенастроили заклинания навигации — только чтобы мы жили рядом?

— Да, но…

— А они действительно взялись за это с размахом. Это же крайне заморочно!

— Да, это правда, но, Таника…

— А комнату нашей третьей подвинули?

— Подвинули, но…

— Ты её не видела?

— Но может ты для начала расскажешь, что ты только что со мной сделала!? — выкрикнула Милль залпом. 

Я тяжело вздохнула, понимая, что отделаться не получится. И перевести разговор на архитектуру — тоже. В конце-концов, Милль рассказала мне про артефакты. Будет честно, если и я расскажу ей… 

Что?

— Милль… — медленно начала я. — Ты же доверяешь мне? В смысле, если то, что я расскажу, будет выглядеть глупым, то ты поверишь, что я не выдумываю?

— Поверю. — твердо кивнула Милль. — Ты исчерпала лимит на глупые выдумки, когда пошла к Тамаре. Все остальное, думаю, глупее уже не будет.

— Тамара совершенно без понятия, как учить Мнимой Модели. И вообще, как она работает.

— Это объясняет нулевые успехи у всей школы. Но ведь то, что я почувствовала только что… Это был ужас! 

— Я думала о Тамаре весь последний час. Я старалась понять её. Стать ей, в некотором смысле. И когда ты зашла — я испугалась. Не своим страхом, а… её страхом. Испугалась твоей улыбки. Почему-то она боится, если кто-то улыбается так, как это сделала ты. А дальше Мнимая Модель вдруг сработала. Я не успела отследить механизм, но… но Милль, я…

Милль вылезла из одеяла и обняла меня. Её длинные кудри попали мне в нос — и я громко чихнула. Мы переглянулись — и рассмеялись. Я позволила остаткам мыслей раствориться, забыв обо всём, о чём думала в последний час.

— А я придумала новый рецепт! Чай высокой иммерсивности! 

Милль указала на крупную сферу с зелёной жидкостью, которую я не замечала прежде.

— И что он делает?

— А вот сейчас ты это и узнаешь! В обмен на секреты Мнимой Модели, разумеется! Я, может, тоже хочу закончить у Тамары не с тройкой!

Я улыбнулась и кивнула, левитируя пару чашек — не обязательных для волшебницы, но иногда — чрезвычайно уютных.

Существуют способы применения магии, которые позволяют не испытывать сонливости. Некоторые из них даже облечены в заклинания. И пусть волшебникам всё-таки нужен сон, ведь без него перестаёт работать память — можно было пожертвовать ночью или двумя. И сегодняшний сон я с удовольствием пожертвую своей подруге и её новым кулинарным изыскам. С каждой минутой, что мы пили чай и болтали о всякой ерунде, в моей груди разгоралось тепло. Тепло, которым я хотела поделиться. 

Милль делилась со мной своей магией каждый день. Мне стоило бы сделать то же самое несколько лет назад — но если не получилось, то я должна сделать это прямо сейчас. 

Воздух в комнате стал упорядоченным. Впервые в жизни — не ради меня.

Милль сидела на кровати, скрестив ноги, и наблюдала за лучами света и переливами радуг, которые я отражала от ламп. Она радовалась каждой вспышке. Каждой новой искре. Возможно, она радовалась моей магии больше, чем я радовалась ей сама. И, если это было так, значит, эта магия стала сильней.